Идиoт Федор Михайлович Достоевский Страница: 61

- Удивил, изумил! - твердил Иван Федорович в ответ на все вопросы. - Я верить не хотел, когда еще давеча его в Петербурге встретил. И зачем так вдруг, вот задача? Сам первым делом кричит, что не надо стулья ломать.

Из поднявшихся разговоров оказалось, что Евгений Павлович возвещал об этой отставке уже давным-давно; но каждый раз говорил так не серьезно, что и поверить ему было нельзя. Да он и о серьезных-то вещах говорил всегда с таким шутливым видом, что никак его разобрать нельзя, особенно если сам захочет, чтобы не разобрали.

- Я ведь на время, на несколько месяцев, самое большее год в отставке пробуду, - смеялся Радомский.

- Да надобности нет никакой, сколько я, по крайней мере, знаю ваши дела, - всё еще горячился генерал.

- А поместья объехать? Сами советовали; а я и за границу к тому же хочу...

Разговор, впрочем, скоро переменился; но слишком особенное и всё еще продолжавшееся беспокойство всё-таки выходило, по мнению наблюдавшего князя, из мерки, и что-то тут наверно было особенное.

- Значит, "бедный рыцарь" опять на сцене? - спросил было Евгений Павлович, подходя к Аглае.

К изумлению князя, та оглядела его в недоумении и вопросительно, точно хотела дать ему знать, что и речи между ними о "рыцаре бедном" быть не могло, и что она даже не понимает вопроса.

- Да поздно, поздно теперь в город посылать за Пушкиным, поздно! - спорил Коля с Лизаветой Прокофьевной, выбиваясь изо всех сил:

- три тысячи раз говорю вам: поздно.

- Да, действительно, посылать теперь в город поздно, - подвернулся и тут Евгений Павлович, поскорее оставляя Аглаю; - я думаю, что и лавки в Петербурге заперты, девятый час, - подтвердил он, вынимая часы.

- Столько ждали, не хватились, можно до завтра перетерпеть, - ввернула Аделаида.

- Да и неприлично, - прибавил Коля, - великосветским людям очень-то литературой интересоваться. Спросите у Евгения Павлыча. Гораздо приличнее желтым шарабаном с красными колесами.

- Опять вы из книжки, Коля, - заметила Аделаида.

- Да он иначе и не говорит, как из книжек, - подхватил Евгений Павлович, - целыми фразами из критических обозрений выражается. Я давно имею удовольствие знать разговор Николая Ардалионовича, но на этот раз он говорит не из книжки. Николай Ардалионович явно намекает на мой желтый шарабан с красными колесами. Только я уж его променял, вы опоздали.

Князь прислушивался к тому, что говорил Радомский... Ему показалось, что он держит себя прекрасно, скромно, весело, и особенно понравилось, что он с таким совершенным равенством и по-дружески говорит с задиравшим его Колей.

- Что это? - обратилась Лизавета Прокофьевна к Вере, дочери Лебедева, которая стояла пред ней с несколькими книгами в руках, большого формата, превосходно переплетенными и почти новыми.

- Пушкин, - сказала Вера. - Наш Пушкин. Папаша велел мне вам поднести.

- Как так? Как это можно? - удивилась Лизавета Прокофьевна.

- Не в подарок, не в подарок! Не посмел бы! - выскочил из-за плеча дочери Лебедев; - за свою цену-с. Это собственный, семейный, фамильный наш Пушкин, издание Анненкова, которое теперь и найти нельзя, - за свою цену-с. Подношу с благоговением, желая продать и тем утолить благородное нетерпение благороднейших литературных чувств вашего превосходительства.

- А, продаешь, так и спасибо. Своего не потеряешь, небось; только не кривляйся, пожалуста, батюшка. Слышала я о тебе ты, говорят, преначитанный, когда-нибудь потолкуем; сам что ли снесешь ко мне?

- С благоговением и... почтительностью! - кривлялся необыкновенно довольный Лебедев, выхватывая книги у дочери.

- Ну мне только не растеряй, снеси, хоть и без почтительности, но только с уговором, - прибавила она, пристально его оглядывая, - до порога только и допущу, а принять сегодня тебя не намерена. Дочь Веру присылай хоть сейчас, мне она очень нравится.

- Что же вы про тех-то не скажете? - нетерпеливо обратилась Вера к отцу:

- ведь они коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, - обратилась она к князю, который взял уже свою шляпу, - там к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша к вам не допускает.

- Какие гости? - спросил князь.

- По делу, говорят, только ведь они такие, что не пустить их теперь, так они и дорогой остановят. Лучше, Лев Николаевич, пустить, а потом уж и с плеч их долой. Их там Гаврила Ардалионович и Птицын уговаривают, не слушаются.

- Сын Павлищева! Сын Павлищева! Не стоит, не стоит! - махал руками Лебедев:

- Их и слушать не стоит-с; и беспокоить вам себя, сиятельнейший князь, для них неприлично. Вот-с. Не стоят они того...

- Сын Павлищева! Боже мой! - вскричал князь в чрезвычайном смущении:

- я знаю... но ведь я... я поручил это дело Гавриле Ардалионовичу. Сейчас Гаврила Ардалионович мне говорил...

Но Гаврила Ардалионович вышел уже из комнат на террасу; за ним следовал Птицын. В ближайшей комнате заслышался шум и громкий голос генерала Иволгина, как бы желавшего перекричать несколько голосов. Коля тотчас же побежал на шум.

- Это очень интересно! - заметил вслух Евгений Павлович. "Стало быть, знает дело!" подумал князь.

- Какой сын Павлищева? И... какой может быть сын Павлищева? - с недоумением спрашивал генерал Иван Федорович, с любопытством оглядывая все лица и с удивлением замечая, что эта новая история только ему одному неизвестна.

В самом деле, возбуждение и ожидание было всеобщее. Князь глубоко удивился, что такое совершенно личное дело его уже успело так сильно всех здесь заинтересовать.

- Это будет очень хорошо, если вы сейчас же и сами это дело окончите, - сказала Аглая, с какою-то особенною серьезностию подходя к князю, - а нам всем позволите быть вашими свидетелями. Вас хотят замарать, князь, вам надо торжественно оправдать себя, и я заранее ужасно рада за вас.

- Я тоже хочу, чтобы кончилась наконец эта гнусная претензия, - вскричала генеральша, - хорошенько их, князь, не щади! Мне уши этим делом прожужжали, и я много крови из-за тебя испортила. Да и поглядеть любопытно. Позови их, а мы сядем. Аглая хорошо придумала. Вы об этом что-нибудь слышали, князь? - обратилась она к князю Щ.

- Конечно, слышал, у вас же. Но мне особенно на этих молодых людей поглядеть хочется, - ответил князь Щ.

- Это самые и есть нигилисты, что ли?

- Нет-с, они не то чтобы нигилисты, - шагнул вперед Лебедев, который тоже чуть не трясся от волнения, - это другие-с, особенные, мой племянник говорил, что они дальше нигилистов ушли-с. Вы напрасно думаете их вашим свидетельством сконфузить, ваше превосходительство; они не сконфузятся-с. Нигилисты всё-таки иногда народ сведущий, даже ученый, а эти - дальше пошли-с, потому что прежде всего деловые-с. Это собственно некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем, а по наслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя, а уж прямо на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь там Пушкина дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения на части России; нет-с, а теперь уже считается прямо за право, что если очень чего-нибудь захочется, то уж ни пред какими преградами не останавливаться, хотя бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с. Но, князь, я всё-таки вам не советовал бы...

Но князь уже шел отворять дверь гостям.

- Вы клевещете, Лебедев, - проговорил он, улыбаясь, - вас очень огорчил ваш племянник. Не верьте ему, Лизавета Прокофьевна. Уверяю вас, что Горские и Даниловы только случаи, а эти только... ошибаются... Только мне бы не хотелось здесь, при всех. Извините, Лизавета Прокофьевна, они войдут, я их вам покажу, а потом уведу. Пожалуйте, господа!

Его скорее беспокоила другая мучительная для него мысль, Ему мерещилось: уж не подведено ли кем это дело теперь, именно к этому часу и времени, заранее, именно к этим свидетелям и, может быть, для ожидаемого срама его, а не торжества? Но ему слишком грустно было за свою "чудовищную и злобную мнительность". Он умер бы, кажется, если бы кто-нибудь узнал, что у него такая мысль на уме, и в ту минуту как вошли его новые гости, он искренно готов был считать себя, из всех, которые были кругом его, последним из последних в нравственном отношении.

Вошло пять человек, четыре человека новых гостей и пятый вслед за ними генерал Иволгин, разгоряченный, в волнении и в сильнейшем припадке красноречия. "Этот-то за меня непременно!" с улыбкой подумал князь. Коля проскользнул вместе со всеми: он горячо говорил с Ипполитом, бывшим в числе посетителей; Ипполит слушал и усмехался.

- Это вот всё так и есть, - мрачно и насупившись подтвердил Рогожин, - то же мне и Залёжев тогда говорил. Я тогда, князь, в третьягодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится. Так меня тут и прожгло. Встречаю Залёжева, тот не мне чета, ходит как приказчик от парикмахера, и лорнет в глазу, а мы у родителя в смазных сапогах, да на постных щах ... Далее

Гости продолжали изумляться, шептаться и переглядываться, но стало совершенно ясно, что всё это было рассчитано и устроено заранее, и что Настасью Филипповну, - хоть она и конечно с ума сошла, - теперь не собьешь. Всех мучило ужасно любопытство. При том же и пугаться-то очень было некому. Дам было только две: Дарья Алексеевна, барыня бойкая и видавшая всякие виды, и которую трудно было ... Далее

- я не хочу, не хочу, чтобы там вечно заставляли меня краснеть. Я не хочу краснеть ни пред ними, ни пред князем Щ., ни пред Евгением Павлычем, ни перед кем, а потому и выбрала вас. С вами я хочу всё, всё говорить, даже про самое главное, когда захочу; с своей стороны и вы не должны ничего скрывать от меня. Я хочу хоть с одним человеком обо всем говорить, как с собой. Они вдруг стали говорить, что ... Далее