Бесы Федор Михайлович Достоевский Страница: 78

СВЕТЛАЯ ЛИЧНОСТЬ.

Он незнатной был породы, Он возрос среди народа, Но гонимый местью царской, Злобной завистью боярской, Он обрек себя страданью, Казням, пыткам, истязанью, И пошел вещать народу Братство, равенство, свободу.

И, восстанье начиная, Он бежал в чужие краи, Из царева каземата, От кнута, щипцов и ката.

А народ, восстать готовый Из-под участи суровой, От Смоленска до Ташкента С нетерпеньем ждал студента.

Ждал его он поголовно, Чтоб идти беспрекословно Порешить в конец боярство, Порешить совсем и царство, Сделать общими именья И предать навеки мщенью Церкви, браки и семейство - Мира старого злодейство!

- Должно быть у того офицера взяли, а? - спросил Петр Степанович.

- А вы и того офицера изволите знать?

- Еще бы. Я там с ними два дня пировал. Ему так и надо было сойти с ума.

- Он может быть и не сходил с ума.

- Не потому ли что кусаться начал?

- Но, позвольте, если вы видели эти стихи за границей и потом оказывается здесь у того офицера...

- Что? замысловато! Вы, Андрей Антонович, меня, как вижу, экзаменуете? Видите-с, - начал он вдруг с необыкновенною важностью. - О том, что я видел за границей, я возвратясь уже кой-кому объяснил, и объяснения мои найдены удовлетворительными, иначе я не осчастливил бы моим присутствием здешнего города. Считаю, что дела мои в этом смысле покончены, и никому не обязан отчетом. И не потому покончены, что я доносчик, а потому, что не мог иначе поступить. Те, которые писали Юлие Михайловне, зная дело, писали обо мне, как о человеке честном... Ну, это все однако же к чорту, а я вам пришел сказать одну серьезную вещь, и хорошо, что вы этого трубочиста вашего выслали. Дело для меня важное, Андрей Антонович; будет одна моя чрезвычайная просьба к вам.

- Просьба? Гм, сделайте одолжение, я жду и, признаюсь, с любопытством. И вообще прибавлю, вы меня довольно удивляете, Петр Степанович.

Фон-Лембке был в некотором волнении. Петр Степанович закинул ногу за ногу.

- В Петербурге, - начал он, - я насчет многого был откровенен, но насчет чего-нибудь или вот этого, например (он стукнул пальцем по Светлой Личности), я умолчал, во-первых, потому, что не стоило говорить, а во-вторых, потому, что объявлял только о том, о чем спрашивали. Не люблю в этом смысле сам вперед забегать; в этом и вижу разницу между подлецом и честным человеком, которого просто-за-просто накрыли обстоятельства... Ну, одним словом, это в сторону. Ну-с, а теперь... теперь, когда эти дураки... ну, когда это вышло наружу и уже у вас в руках, и от вас, я вижу, не укроется - потому что вы человек с глазами, и вас вперед не распознаешь, а эти глупцы между тем продолжают, я... я... ну, да я, одним словом, пришел вас просить спасти одного человека, одного тоже глупца, пожалуй сумасшедшего, во имя его молодости, несчастий, во имя вашей гуманности... Не в романах же одних собственного изделия вы так гуманны! - с грубым сарказмом и в нетерпении оборвал он вдруг речь.

Одним словом, было видно человека прямого, но неловкого и неполитичного, от избытка гуманных чувств и излишней может быть щекотливости, главное, человека недалекого, как тотчас же с чрезвычайною тонкостью оценил фон-Лембке и как давно уже об нем полагал, особенно когда в последнюю неделю, один в кабинете, по ночам особенно, ругал его изо всех сил про себя за необъяснимые успехи у Юлии Михайловны.

- За кого же вы просите и что же это все означает? - сановито осведомился он, стараясь скрыть свое любопытство.

- Это... это... чорт... Я не виноват ведь, что в вас верю? Чем же я виноват, что почитаю вас за благороднейшего человека, и главное толкового... способного, то-есть, понять... чорт...

Бедняжка, очевидно, не умел с собой справиться.

- Вы, наконец, поймите, - продолжал он, - поймите, что, называя вам его имя, я вам его ведь предаю; ведь предаю, не так ли? Не так ли?

- Но как же, однако, я могу угадать, если вы не решаетесь высказаться?

- То-то вот и есть, вы всегда подкосите вот этою вашею логикой, чорт... ну, чорт... эта "светлая личность", этот "студент" - это Шатов... вот вам и все!

- Шатов? То-есть как это Шатов?

- Шатов - это "студент", вот про которого здесь упоминается. Он здесь живет; бывший крепостной человек, ну, вот пощечину дал.

- Знаю, знаю! - прищурился Лембке, - но, позвольте, в чем же собственно он обвиняется и о чем вы-то, главнейше, ходатайствуете?

- Да спасти же его прошу, понимаете! Ведь я его восемь лет тому еще знал, ведь я ему другом может быть был, - выходил из себя Петр Степанович. - Ну, да я вам не обязан отчетами в прежней жизни, - махнул он рукой, - все это ничтожно, все это три с половиной человека, а с заграничными и десяти не наберется, а главное - я понадеялся на вашу гуманность, на ум. Вы поймете и сами покажете дело в настоящем виде, а не как бог знает что, как глупую мечту сумасбродного человека... от несчастий, заметьте, от долгих несчастий, а не как чорт знает там какой небывалый государственный заговор!..

Он почти задыхался.

- Гм. Вижу, что он виновен в прокламациях с топором, - почти величаво заключил Лембке; - позвольте, однако же, если б один, то как мог он их разбросать и здесь, и в провинциях, и даже в Х-и губернии и... и наконец главнейшее, где взял?

- Да говорю же вам, что их, очевидно, всего-на-все пять человек, ну, десять, почему я знаю?

- Вы не знаете?

- Да почему мне знать, чорт возьми?

- Но вот знали же, однако, что Шатов один из сообщников?

- Эх! - махнул рукой Петр Степанович, как бы отбиваясь от подавляющей прозорливости вопрошателя; - ну, слушайте, я вам всю правду скажу: о прокламациях ничего не знаю, то-есть ровнешенько ничего, чорт возьми, понимаете, что значит ничего?.. Ну, конечно, тот подпоручик, да еще кто-нибудь, да еще кто-нибудь здесь... ну, и может Шатов, ну, и еще кто-нибудь, ну, вот и все, дрянь и мизер... но я за Шатова пришел просить, его спасти надо, потому что это стихотворение - его, его собственное сочинение и за границей через него отпечатано; вот что я знаю наверно, а о прокламациях ровно ничего не знаю.

- Если стихи - его, то наверно и прокламации. Какие же, однако, данные заставляют вас подозревать господина Шатова?

Петр Степанович, с видом окончательно выведенного из терпения человека, выхватил из кармана бумажник, а из него записку.

- Вот данные! - крикнул он, бросив ее на стол. Лембке развернул; оказалось, что записка писана, с полгода назад, отсюда куда-то за границу, коротенькая в двух словах:

"Светлую Личность отпечатать здесь не могу, да и ничего не могу; печатайте за границей.

Ив. Шатов".

Лембке пристально уставился на Петра Степановича. Варвара Петровна правду отнеслась, что у него был несколько бараний взгляд, иногда особенно.

- То-есть это вот что, - рванулся Петр Степанович, - значит, что он написал здесь, полгода назад, эти стихи, но здесь не мог отпечатать, ну, в тайной типографии какой-нибудь - и потому просит напечатать за границей... Кажется, ясно?

- Да-с, ясно, но кого же он просит? вот это еще неясно? - с хитрейшей иронией заметил Лембке.

- Да Кириллова же, наконец; записка писана к Кириллову за границу... Не знали что ли? Ведь что досадно, что вы, может быть, пред мною только прикидываетесь, а давным-давно уже сами знаете про эти стихи, и все! Как же очутились они у вас на столе? Сумели очутиться! За что же вы меня истязуете, если так?

Он судорожно утер платком пот со лба.

- Мне, может, и известно нечто... - ловко уклонился Лембке; - но кто же этот Кириллов?

- Ну да вот инженер приезжий, был секундантом у Ставрогина, маньяк, сумасшедший; подпоручик ваш действительно только, может, в белой горячке, ну, а этот уж совсем сумасшедший, - совсем, в этом гарантирую. Эх, Андрей Антонович, если бы знало правительство, какие это сплошь люди, так на них бы рука не поднялась. Всех как есть целиком на седьмую версту; я еще в Швейцарии да на конгрессах нагляделся.

- Там, откуда управляют здешним движением?

- Да кто управляет-то? три человека с полчеловеком. Ведь на них глядя только скука возьмет. И каким это здешним движением? Прокламациями что ли? Да и кто навербован-то, подпоручики в белой горячке да два-три студента! Вы умный человек, вот вам вопрос: Отчего не вербуются к ним люди значительнее, отчего все студенты да недоросли двадцати двух лет? Да и много ли? Небось, мильон собак ищет, а много ли всего отыскали? Семь человек. Говорю вам, скука возьмет.

Нельзя пропустить, для характеристики лица, что главным поводом к его отставке послужила столь долго и мучительно преследовавшая его мысль о сраме фамилии, после обиды, нанесенной отцу его, в клубе, четыре года тому назад, Николаем Ставрогиным. Он считал по совести бесчестным продолжать службу и уверен был про себя, что марает собою полк и товарищей, хотя никто из них и не знал о происшествии. ... Далее

Кириллов отворил боковую дверь в крошечную темную комнату; из этой комнаты тремя ступенями вниз сходили в кухню, прямо в ту отгороженную каморку, в которой обыкновенно помещалась кухаркина кровать. Здесь-то в углу, под образами, и сидел теперь Федька за тесовым непокрытым столом. На столе пред ним помещался полуштоф, на тарелке хлеб и на глиняной посудине холодный кусок говядины с картофелем. Он ... Далее

- Господа, - обратился ко всем Петр Степанович, - теперь мы разойдемся. Без сомнения, вы должны ощущать ту свободную гордость, которая сопряжена с исполнением свободного долга. Если же теперь, к сожалению, встревожены для подобных чувств, то без сомнения будете ощущать это завтра, когда уже стыдно будет не ощущать. На слишком постыдное волнение Лямшина я соглашаюсь смотреть как на бред, тем ... Далее