Бесы Федор Михайлович Достоевский Страница: 88

- Кончится ли это когда-нибудь? - решительно проговорила m-me Виргинская мужу. Как хозяйка, она краснела за ничтожество разговоров, особенно заметив несколько улыбок и даже недоумение между новопозванными гостями.

- Господа, - возвысил вдруг голос Виргинский, - если бы кто пожелал начать о чем-нибудь более идущем к делу, или имеет что заявить, то я предлагаю приступить, не теряя времени.

- Осмелюсь сделать один вопрос, - мягко проговорил доселе молчавший и особенно чинно сидевший хромой учитель:

- я желал бы знать, составляем ли мы здесь, теперь, какое-нибудь заседание, или, просто, мы собрание обыкновенных смертных, пришедших в гости? Спрашиваю более для порядку и чтобы не находиться в неведении.

"Хитрый" вопрос произвел впечатление; все переглянулись, каждый как бы ожидая один от другого ответа, и вдруг все как по команде обратили взгляды на Верховенского и Ставрогина.

- Я просто предлагаю вотировать ответ на вопрос: "заседание мы или нет?" - проговорила m-me Виргинская.

- Совершенно присоединяюсь к предложению, - отозвался Липутин, - хотя оно и несколько неопределенно.

- И я присоединяюсь, и я, - послышались голоса.

- И мне кажется действительно будет более порядку, - скрепил Виргинский.

- Итак на голоса! - объявила хозяйка. - Лямшин, прошу вас, сядьте за фортепьяно: вы и оттуда можете подать ваш голос, когда начнут вотировать.

- Опять! - крикнул Лямшин; - довольно я вам барабанил.

- Я вас прошу настойчиво, сядьте играть; вы не хотите быть полезным делу?

- Да уверяю же вас, Арина Прохоровна, что никто не подслушивает. Одна ваша фантазия. Да и окна высоки, да и кто тут поймет что-нибудь, если б и подслушивал.

- Мы и сами-то не понимаем в чем дело, - проворчал чей-то голос.

- А я вам говорю, что предосторожность всегда необходима. Я на случай, если бы шпионы, - обратилась она с толкованием к Верховенскому, - пусть услышат с улицы, что у нас именины и музыка.

- Э, чорт! - выругался Лямшин, сел за фортепиано и начал барабанить вальс, зря и чуть не кулаками стуча по клавишам.

- Тем, кто желает, чтобы было заседание, я предлагаю поднять правую руку вверх, - предложила m-me Виргинская.

Одни подняли, другие нет. Были и такие, что подняли и опять взяли назад. Взяли назад и опять подняли.

- Фу, чорт! я ничего не понял, - крикнул один офицер.

- И я не понимаю, - крикнул другой.

- Нет, я понимаю, - крикнул третий, - если да, то руку вверх.

- Да что да-то значит?

- Значит, заседание.

- Нет, не заседание.

- Я вотировал заседание, - крикнул гимназист, обращаясь к m-me Виргинской.

- Так зачем же вы руку не подняли?

- Я все на вас смотрел, вы не подняли, так и я не поднял.

- Как глупо, я потому, что я предлагала, потому и не подняла. Господа, предлагаю вновь обратно: кто хочет заседание, пусть сидит и не подымает руки, а кто не хочет, тот пусть подымет правую руку.

- Кто не хочет? - переспросил гимназист.

- Да вы это нарочно, что ли? - крикнула в гневе m-me Виргинская.

- Нет-с, позвольте, кто хочет или кто не хочет, потому что это надо точнее определить? - раздались два-три голоса.

- Кто не хочет, не хочет.

- Ну да, но что надо делать, подымать или не подымать, если не хочет? - крикнул офицер.

- Эх, к конституции-то мы еще не привыкли! - заметил майор.

- Господин Лямшин, сделайте одолжение, вы так стучите, никто не может расслышать, - заметил хромой учитель.

- Да ей богу же, Арина Прохоровна, никто не подслушивает, - вскочил Лямшин. - Да не хочу же играть! Я к вам в гости пришел, а не барабанить!

- Господа, - предложил Виргинский, - отвечайте все голосом: заседание мы или нет?

- Заседание, заседание! - раздалось со всех сторон.

- А если так, то нечего и вотировать, довольно. Довольны ли вы, господа, надо ли еще вотировать?

- Не надо, не надо, поняли!

- Может быть, кто не хочет заседания?

- Нет, нет, все хотим.

- Да что такое заседание? - крикнул голос. Ему не ответили.

- Надо выбрать президента, - крикнули с разных сторон.

- Хозяина, разумеется, хозяина!

- Господа, коли так, - начал выбранный Виргинский, - то я предлагаю давешнее первоначальное мое предложение: если бы кто пожелал начать о чем-нибудь более идущем к делу, или имеет что заявить, то пусть приступит, не теряя времени.

Общее молчание. Взгляды всех вновь обратились на Ставрогина и Верховенского.

- Верховенский, вы не имеете ничего заявить? - прямо спросила хозяйка.

- Ровно ничего, - потянулся он зевая на стуле. - Я, впрочем, желал бы рюмку коньяку.

- Ставрогин, вы не желаете?

- Благодарю, я не пью.

- Я говорю, желаете вы говорить или нет, а не про коньяк.

- Говорить, об чем? Нет, не желаю.

- Вам принесут коньяку, - ответила она Верховенскому. Поднялась студентка. Она уже несколько раз подвскакивала.

- Я приехала заявить о страданиях несчастных студентов и о возбуждении их повсеместно к протесту...

Но она осеклась: на другом конце стола явился уже другой конкурент, и все взоры обратились к нему. Длинноухий Шигалев с мрачным и угрюмым видом медленно поднялся с своего места и меланхолически положил толстую и чрезвычайно мелко исписанную тетрадь на стол. Он не садился и молчал. Многие с замешательством смотрели на тетрадь, но Липутин, Виргинский и хромой учитель были, казалось, чем-то довольны.

- Прошу слова, - угрюмо, но твердо заявил Шигалев.

- Имеете, - разрешил Виргинский. Оратор сел, помолчал с полминуты и произнес важным голосом:

- Господа...

- Вот коньяк! - брезгливо и презрительно отрубила родственница, разливавшая чай, уходившая за коньяком, и ставя его теперь пред Верховенским вместе с рюмкой, которую принесла в пальцах, без подноса и без тарелки.

Прерванный оратор с достоинством приостановился.

- Ничего, продолжайте, я не слушаю, - крикнул Верховенский, наливая себе рюмку.

- Господа, обращаясь к вашему вниманию, - начал вновь Шигалев, - и, как увидите ниже, испрашивая вашей помощи в пункте первостепенной важности, я должен произнести предисловие.

- Арина Прохоровна, нет у вас ножниц? - спросил вдруг Петр Степанович.

- Зачем вам ножниц? - выпучила та на него глаза.

- Забыл ногти обстричь, три дня собираюсь, - промолвил он, безмятежно рассматривая свои длинные и нечистые ногти.

Арина Прохоровна вспыхнула, но девице Виргинской как бы что-то понравилось.

- Кажется, я их здесь, на окне давеча видела, - встала она из-за стола, пошла отыскала ножницы и тотчас же принесла с собой. Петр Степанович даже не посмотрел на нее, взял ножницы и начал возиться с ними. Арина Прохоровна поняла, что это реальный прием, и устыдилась своей обидчивости. Собрание переглядывалось молча. Хромой учитель злобно и завистливо наблюдал Верховенского. Шигалев стал продолжать:

- Посвятив мою энергию на изучение вопроса о социальном устройстве будущего общества, которым заменится настоящее, я пришел к убеждению, что все созидатели социальных систем, с древнейших времен до нашего 187... года, были мечтатели, сказочники, глупцы, противоречившие себе, ничего ровно не понимавшие в естественной науке, и в том странном животном, которое называется человеком. Платон, Руссо, Фурье, колонны из алюминия, все это годится разве для воробьев, а не для общества человеческого. Но так как будущая общественная форма необходима именно теперь, когда все мы наконец собираемся действовать, чтоб уже более не задумываться, то я к предлагаю собственную мою систему устройства мира. Вот она! - стукнул он по тетради. - Я хотел изложить собранию мою книгу по возможности в сокращенном виде; но вижу, что потребуется еще прибавить множество изустных разъяснений, а потому все изложение потребует по крайней мере десяти вечеров, по числу глав моей книги. (Послышался смех.) Кроме того объявляю заранее, что система моя не окончена. (Смех опять.) Я запутался в собственных данных: и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю однако ж, что кроме моего разрешения общественной формулы не может быть никакого.

Смех разрастался сильней и сильней, но смеялись более молодые и так-сказать мало посвященные гости. На лицах хозяйки, Липутина и хромого учителя выразилась некоторая досада.

- Если вы сами не сумели слепить свою систему и пришли к отчаянию, то нам-то тут чего делать? - осторожно заметил один офицер.

Я вспомнил, что он, по словам Липутина, занял с утра деревянный флигель на дворе. В этом флигеле, слишком для него просторном, квартировала с ним вместе какая-то старая, глухая баба, которая ему и прислуживала. Хозяин дома в другом новом доме своем и в другой улице содержал трактир, а эта старуха, кажется, родственница его, осталась смотреть за всем старым домом. Комнаты во флигеле были довольно ... Далее

Он не вынес. С ним случилось то, что даже и Петр Степанович под конец стал предчувствовать. Порученный Толкаченке, а потом Эркелю, он весь следующий день пролежал в постели по-видимому смирно, отвернувшись к стене и не говоря ни слова, почти не отвечая, если с ним заговаривали. Он ничего таким образом не узнал во весь день из происходившего в городе. Но Толкаченке, отлично узнавшему происшедшее, ... Далее

(160) мои враги... и потом, что толку от этого прокурора, от этой свиньи нашего прокурора, который два раза был со мной невежлив и которого в прошлом году от души вздули у очаровательной и прекрасной Натальи Павловны, когда он спрятался в ее будуаре. К тому же, друг мой... ... Далее