Бесы Федор Михайлович Достоевский Страница: 115

- А уж кричат во все трубы?

- То-есть еще вовсе нет и, признаюсь, я ровно ничего не слыхал, но ведь с народом что поделаешь, особенно с погорелыми: Vox populi, vox dei. Долго ли глупейший слух по ветру пустить?.. Но ведь в сущности вам ровно нечего опасаться. Юридически вы совершенно правы, по совести тоже, - ведь вы не хотели же? Не хотели? Улик никаких, одно совпадение... Разве вот Федька припомнит ваши тогдашние неосторожные слова у Кириллова (и зачем вы их тогда сказали?), но ведь это вовсе ничего не доказывает, а Федьку мы сократим. Я сегодня же его сокращаю...

- А трупы совсем не сгорели?

- Ни мало; эта каналья ничего не сумела устроить как следует. Но я рад по крайней мере, что вы так спокойны... потому что хоть вы и ничем тут не виноваты, ни даже мыслью, но ведь все-таки. И при том согласитесь, что все это отлично обертывает ваши дела: вы вдруг свободный вдовец и можете сию минуту жениться на прекрасной девице с огромными деньгами, которая вдобавок уже в ваших руках. Вот что может сделать простое, грубое совпадение обстоятельств - а?

- Вы угрожаете мне, глупая голова?

- Ну полноте, полноте, уж сейчас и глупая голова, и что за тон? Чем бы радоваться, а вы... Я нарочно летел, чтобы скорей предуведомить... Да и чем мне вам угрожать? Очень мне вас надо из-за угроз-то! Мне надо вашу добрую волю, а не из страху. Вы свет и солнце... Это я вас изо всей силы боюсь, а не вы меня! Я ведь не Маврикий Николаевич... И представьте, я лечу сюда на беговых дрожках, а Маврикий Николаевич здесь у садовой вашей решетки, на заднем углу сада... в шинели, весь промок, должно быть, всю ночь сидел! Чудеса! до чего могут люди с ума сходить!

- Маврикий Николаевич? Правда?

- Правда, правда. Сидит у садовой решетки. Отсюда, - отсюда в шагах трехстах, я думаю. Я поскорее мимо него, но он меня видел. Вы не знали? В таком случае очень рад, что не забыл передать. Вот этакой-то всего опаснее на случай, если с ним револьвер, и наконец ночь, слякоть, естественная раздражительность, - потому что ведь каковы же его обстоятельства-то, ха-ха! Как вы думаете, зачем он сидит?.

- Лизавету Николаевну, разумеется, ждет.

- Во-от! Да с чего она к нему выйдет? И... в такой дождь... вот дурак-то!

- Она сейчас к нему выйдет.

- Эге! Вот известие! Стало быть... Но послушайте, ведь теперь совершенно изменились ее дела: к чему теперь ей Маврикий? Ведь вы свободный вдовец и можете завтра же на ней жениться? Она еще не знает, - предоставьте мне, и я вам тотчас же все обделаю. Где она, надо и ее обрадовать, - Обрадовать?

- Еще бы, идем.

- А вы думаете, она про эти трупы не догадается? - как-то особенно прищурился Ставрогин.

- Конечно не догадается, - решительным дурачком подхватил Петр Степанович, - потому что ведь юридически... Эх вы! Да хоть бы и догадалась! У женщин все это так отлично стушевывается, вы еще не знаете женщин! Кроме того, что ей теперь вся выгода за вас выйти, потому что ведь все-таки она себя оскандалила, кроме того я ей про "ладью" наговорил: и именно увидел, что "ладьей" - то на нее и подействуешь, стало быть, вот какого она калибра девица. Не беспокойтесь, она так через эти трупики перешагнет, что лю-ли, - тем более, что вы совершенно, совершено невинны, не правда ли? Она только прибережет эти трупики, чтобы вас потом уколоть, этак на второй годик супружества. Всякая женщина, идя к венцу, в этом роде чем-нибудь запасается из мужнина старого, но ведь тогда... что через год-то будет? Ха-ха-ха!

- Если вы на беговых дрожках, то довезите ее сейчас до Маврикия Николаевича. Она сейчас сказала, что терпеть меня не может и от меня уйдет, и конечно не возьмет от меня экипажа.

- Во-от! Да неужто вправду уезжает? Отчего бы это могло произойти? - глуповато посмотрел Петр Степанович.

- Догадалась как-нибудь, в эту ночь, что я вовсе ее не люблю... о чем конечно всегда знала.

- Да разве вы ее не любите? - подхватил Петр Степанович с видом беспредельного удивления. - А коли так, зачем же вы ее вчера, как вошла, у себя оставили и как благородный человек не уведомили прямо, что не любите? Это ужасно подло с вашей стороны; да и в каком же подлом виде вы меня пред нею поставили?

Ставрогин вдруг рассмеялся.

- Я на обезьяну мою смеюсь, - пояснил он тотчас же.

- А! догадались, что я распаясничался, - ужасно весело рассмеялся и Петр Степанович; - я чтобы вас рассмешить! Представьте, я ведь тотчас же, как вы вышли ко мне, по лицу догадался, что у вас "несчастье". Даже может быть полная неудача, а? Ну, бьюсь же об заклад, - вскричал он, почти захлебываясь от восторга, - что вы всю ночь просидели в зале рядышком на стульях и о каком-нибудь высочайшем благородстве проспорили все драгоценное время... Ну простите, простите; мне что: я ведь еще вчера знал наверно, что у вас глупостью кончится. Я вам привез ее единственно, чтобы вас позабавить и чтобы доказать, что со мною вам скучно не будет; триста раз пригожусь в этом роде; я вообще люблю быть приятен людям. Если же теперь она вам не нужна, на что я и рассчитывал, с тем и ехал, то...

- Так это вы для одной моей забавы ее привезли?

- А то зачем же?

- А не затем, чтобы заставить меня жену убить?

- Во-от, да разве вы убили? Что за трагический человек!

- Все равно, вы убили.

- Да разве я убил? Говорю же вам, я тут ни при капле. Однако вы начинаете меня беспокоить...

- Продолжайте, вы сказали: "Если теперь она вам не нужна, то..."

- То предоставьте мне, разумеется! Я отлично ее выдам за Маврикия Николаевича, которого между прочим вовсе не я у саду посадил, не возьмите еще этого в голову. Я ведь его боюсь теперь. Вот вы говорите: на беговых дрожках, а я так-таки мимо пролепетнул... право, если с ним револьвер?.. Хорошо, что я свой захватил. Вот он (он вынул из кармана револьвер, показал и тотчас же опять спрятал) - захватил за дальностью пути... Впрочем я вам это мигом слажу: у ней именно теперь сердчишко по Маврикию ноет... должно, по крайней мере, ныть... и знаете - ей богу мне ее даже несколько жалко! Сведу с Маврикием, и она тотчас про вас начнет вспоминать, - ему вас хвалить, а его в глаза бранить, - сердце женщины! Ну вот вы опять смеетесь? Я ужасно рад, что вы так развеселились. Ну что ж, идем. Я прямо с Маврикия и начну, а про тех... про убитых... знаете, не промолчать ли теперь? Все равно потом узнает.

- Об чем узнает? Кто убит? Что вы сказали про Маврикия Николаевича? - отворила вдруг дверь Лиза.

- А! вы подслушивали?

- Что вы сказали сейчас про Маврикия Николаевича? Он убит!

- А! стало быть, вы не расслышали! Успокойтесь, Маврикий Николаевич жив и здоров, в чем можете мигом удостовериться, потому что он здесь у дороги, у садовой решетки... и, кажется, всю ночь просидел; промок, в шинели... Я ехал, он меня видел.

- Это не правда. Вы сказали "убит"... Кто убит? - настаивала она с мучительною недоверчивостью.

- Убита только моя жена, ее брат Лебядкин и их служанка, - твердо заявил Ставрогин.

Лиза вздрогнула и ужасно побледнела.

- Зверский, странный случай, Лизавета Николаевна, глупейший случай грабежа, - тотчас затрещал Петр Степанович, - одного грабежа, пользуясь пожаром; дело разбойника Федьки Каторжного и дурака Лебядкина, который всем показывал свои деньги... я с тем и летел... как камнем по лбу. Ставрогин едва устоял, когда я сообщил. Мы здесь советовались: сообщить вам сейчас или нет?

- Николай Всеволодович, правду он говорит? - едва вымолвила Лиза.

- Нет, не правду.

- Как не правду! - вздрогнул Петр Степанович, - это еще что!

- Господи, я с ума сойду! - вскричала Лиза.

- Да поймите же по крайней мере, что он сумасшедший теперь человек! - кричал изо всей силы Петр Степанович, - ведь все-таки жена его убита. Видите, как он бледен... Ведь он с вами же всю ночь пробыл, ни на минуту не отходил, как же его подозревать?

- Николай Всеволодович, скажите как пред богом, виноваты вы или нет, а я, клянусь, вашему слову поверю, как божьему и на край света за вами пойду, о, пойду! Пойду как собачка...

- Из-за чего же вы терзаете ее, фантастическая вы голова! - остервенился Петр Степанович. - Лизавета Николаевна, ей-ей, столките меня в ступе, он невинен, напротив, сам убит и бредит, вы видите. Ни в чем, ни в чем, даже мыслью неповинен!.. Все только дело разбойников, которых наверно через неделю разыщут и накажут плетьми... Тут Федька Каторжный и Шпигулинские, об этом весь город трещит, потому и я.

Поспешу заметить здесь, по возможности вкратце, что Варвара Петровна хотя и стала в последние годы излишне, как говорили, расчетлива и даже скупенька, но иногда не жалела денег, собственно на благотворительность. Она состояла членом одного благотворительного общества в столице. В недавний голодный год, она отослала в Петербург, в главный комитет для приема пособий потерпевшим, пятьсот рублей, и ... Далее

- Повремени одну минутку, Прасковья Ивановна, прошу тебя, - остановила Варвара Петровна, все с тем же чрезмерным спокойствием, - сделай одолжение, присядь, я намерена все высказать, а у тебя ноги болят. Вот так, благодарю тебя. Давеча я вышла из себя и сказала тебе несколько нетерпеливых слов. Сделай одолжение, прости меня; я сделала глупо и первая каюсь, потому что во всем люблю справедливость. ... Далее

Он не вынес. С ним случилось то, что даже и Петр Степанович под конец стал предчувствовать. Порученный Толкаченке, а потом Эркелю, он весь следующий день пролежал в постели по-видимому смирно, отвернувшись к стене и не говоря ни слова, почти не отвечая, если с ним заговаривали. Он ничего таким образом не узнал во весь день из происходившего в городе. Но Толкаченке, отлично узнавшему происшедшее, ... Далее