Бесы Федор Михайлович Достоевский Страница: 155

Тихон смолчал. Ставрогин задумчиво и понурив голову шагал по комнате.

- А эта девица, - спросил вдруг Тихон, - с которою вы разорвали начавшуюся связь в Швейцарии, находится... где в сию минуту?

- Здесь.

Опять молчание.

- Я, может быть, вам очень налгал на себя, - настойчиво повторил вдруг Ставрогин, - я даже не знаю еще сам... Впрочем, что же, что я их вызываю грубостью моей исповеди, если вы уже так заметили вызов? Так и надо. Они стоят того.

- То-есть ненавидя их вам станет легче, чем если приняв от них сожаление?

- Вы правы; я не имею привычки быть откровенным, но уже если начал... с вами... то знайте, что я их всех столько же, совершенно столько же презираю, как и себя, столько же, если не больше; бесконечно больше. Ни один не может быть моим судьей... я написал этот вздор (он кивнул на листки) так, потому что мне это в голову пришло, для бесстыдства... а может просто наврал, преувеличил в минуту фанатическую... - злобно оборвал он и опять покраснел как давеча за против воли высказанное. Он обернулся к столу, спиной к Тихону, и опять захватил в руку кусок сломанного распятия.

- Ответьте мне на вопрос, но искренно, мне одному, или как самому себе в темноте ночи, - проникнутым голосом начал Тихон:

- если бы кто простил вас за это (он указал на листки) и не то, чтоб из тех, кого вы уважаете или боитесь, а незнакомец, человек, которого вы никогда не узнаете, молча про себя, читая вашу страшную исповедь, то легче ли бы вам было от этой мысли или все равно? Пожалуй, если тяжело самолюбию вашему дать ответ, то и не говорите, а только подумайте про себя.

- Легче, - ответил Ставрогин вполголоса, - если бы вы меня простили, мне было бы гораздо легче, - прибавил он, быстро и полушепотом, но все еще не оборачиваясь от стола!

- С тем, чтобы и вы меня также.

- За что? - обернулся Ставрогин, - что вы мне сделали? Ах да, это ваша монастырская формула. Дурное смирение. Знаете, эти все ваши монашеские древнейшие формулы даже совсем не изящны. Но вы в самом деле думаете, что они изящны? - фыркнул он раздражительно. - Я не знаю, зачем я здесь? - прибавил он вдруг оглядываясь. Да, я у вас сломал... Что эта штучка рублей двадцать пять стоит?

- Не беспокойтесь, - сказал Тихон.

- Али пятьдесят? Почему мне не беспокоиться? За что я буду у вас ломать, а вы мне прощать убыток? Возьмите, вот вам пятьдесят рублей, - вынул он деньги и положил на стол. - Ну не хотите взять сами, возьмите на бедных, для церкви... раздражался он более и более. - Слушайте, я вам всю правду скажу: я желаю, чтобы вы меня простили, вместе с вами другой и третий, но все - все непременно пусть ненавидят!

Глаза его засверкали.

- А всеобщего сожаления о вас вы не могли бы смирением перенести?

- Не мог бы. Я не хочу всеобщего сожаления, да и не может быть всеобщего сожаления, пустой вопрос. Слушайте, я не хочу ждать, я непременно опубликую... не подъезжайте ко мне... Я не могу ждать, не могу... - прибавил он неистово.

- Страшно мне за вас, - почти робко произнес Тихон.

- Страшно, что не выдержу? Не вынесу их ненависти?

- Не одной лишь ненависти.

- Чего же еще?

- Их... смеху, - как бы через силу и полушепотом вырвалось у Тихона.

Бедный не мог удержаться и начал о том, о чем сам знал, что лучше бы умолчать.

Ставрогин смутился; беспокойство выразилось в его лице.

- Я это предчувствовал. Стало быть, я показался вам очень комическим лицом по прочтении моего "документа". Не беспокойтесь, не конфузьтесь, я этого ожидал.

Тихон действительно как бы сконфузился и стал поскорее объясняться, что конечно еще более испортило дело.

- Для таких подвигов потребно нравственное спокойствие духа, даже и при страдании потребно высшее просветление... ныне же нравственного спокойствия нет повсеместно. Всюду идет большой спор. Не понимают друг друга, как во времена разделения Вавилонского.

- Это все очень скучно, я это знаю, тысячу раз переговорено. - перебил Ставрогин.

- Ведь и цели не достигнете, - приступил прямо Тихон:

- Юридически вы почти неуязвимы, вот и это во-первых заметят вам с насмешкой. Будет недоумение. Кто поймет истинные причины исповеди? Да нарочно понять не захотят, ибо таких подвигов боятся, встречают их с беспокойством и за них ненавидят и мстят, ибо свет любит скверну свою и не хочет, чтоб ее потрясали; а посему и обратят поскорее в смешное, ибо смешным скорее всего загубить у них можно.

- Говорите точнее, говорите все, - понуждал Ставрогин.

- В начале конечно выкажут ужас, но более фальшивый чем искренний, для соблюдения приличий. Я не про чистые души говорю: те ужаснутся про себя и себя обвинят, но они незаметны будут, потому что будут молчать. Остальные же люди, светские, боязливы лишь пред тем, что прямо угрожает личным их интересам. Те именно, после первого недоумения и условного ужаса, начнут поскорее смеяться. Будет любопытство и к помешанному, ибо вас сочтут за помешанного, хотя и не совсем, но именно настолько за себя отвечающего, чтобы позволительно было усмехнуться над ним. Перенесете ли то? Не исполнится ли сердце ваше враждой такою, что за сим, несомненно, последует проклятие и погибнете... Вот чего боюсь!

- Однако вы... вы то сами... Я удивляюсь как дурно вы думаете про людей, как гадливо, - с некоторым видом озлобления произнес Ставрогин.

- А верите, я более по себе судя говорил, чем про людей, - воскликнул Тихон.

- Да неужто же есть в душе вашей хоть что-нибудь, что и вас здесь веселит в моей беде?

- Кто знает, может и есть. О, может и есть!

- Довольно. Укажите же, чем именно смешон я в моей рукописи? Я знаю сам чем; но я хочу, чтоб указали вы вашим пальцем. И скажите поциничнее, потому что вы большой циник... вы, святые люди, ужасные циники; даже и не знаете, как презираете людей!... Скажите именно со всею искренностью. И еще повторю вам, что вы ужасный чудак.

- Даже в самом намерении великого покаяния сего заключается уже нечто смешное для света, как бы фальшивое... не говоря уже о форме, не твердой, смутной, как бы от слабости страха невыдержанной... О, не верьте тому, что не победите! - воскликнул он вдруг спохватившись, но почти в восторге:

- даже сия форма победит (он указал на листки), если только искренно примете заушение и заплевание... если выдержите! Всегда кончалось тем, что наипозорнейший крест становился великою славой и величайшею силой, если искренно было смирение подвига. Но есть ли, есть ли смирение подвига? Будет ли? О, вам нужен не вызов, а непомерное смирение и принижение! Нужно, чтобы вы не презирали судей своих, а искренне уверовали в них, как в великую церковь, тогда вы и их победите и обратите к себе примером и сольетесь в любви... О, если бы выдержали!

- Укажите, что всего по вашему смешнее в листках?

- К чему, к чему забота сия о смешном, к чему такая болезнь ваша! - горестно воскликнул Тихон, качая головой.

- Ну это пусть, а только вы укажите смешное...

- Убьет некрасивость, - прошептал Тихон, опуская глаза.

- Некрасивость? какая некрасивость?

- Преступления. Преступление поистине некрасивое. Преступления, каковы бы они ни были, чем более крови, чем более ужаса, тем они, так сказать, картиннее и внушительнее; но есть преступления поистине стыдные, позорные, мимо всякого оправдания ужасом...

Тихон не договорил.

- То-есть, вы находите весьма смешною фигуру мою, когда у девчонки целовал руки и и потом трусил и и ну и все прочее... понимаю. Я вас очень понимаю. И вы думаете, что не перенесу?

Тихон молчал. Лицо Ставрогина побледнело и как бы перекосилось.

- Теперь догадываюсь, почему вы спросили про барышню из Швейцарии, здесь ли она? - тихо проговорил он как бы про себя.

- Не приготовлены, не закалены, - прибавил Тихон.

- Слушайте меня: я хочу простить сам себе, и вот моя главная цель, вся моя цель! - сказал вдруг Ставрогин с мрачным восторгом в глазах. - Вот вам вся моя исповедь, вся правда, а все прочее ложь. Я знаю, что только тогда исчезнет видение. Вот почему я и ищу страдания безмерного, сам ищу... Не пугайте же меня, не то погибну в злобе, прибавил он так как будто все это опять невольно вырвалось из уст его. Слова эти, казалось, были столь неожиданны для Тихона, что тот в удивлении приподнялся с места.

- Если веруете, что можете простить сами себе и токмо сего прощения и ищете достигнуть, страданием своим, то вы уже во все веруете! - восторженно воскликнул он. - Как же сказали вы, что в бога не веруете?

Во-первых, к обедне собрался почти весь город, то-есть разумея высший слой нашего общества. Знали, что пожалует губернаторша в первый раз, после своего к нам прибытия. Замечу, что у нас уже пошли слухи о том, что она вольнодумка и "новых правил". Всем дамам известно было тоже, что она великолепно и с необыкновенным изяществом будет одета; а потому наряды наших дам отличались на этот раз ... Далее

В самоубийство Петр Степанович уже совсем теперь не верил! "Стоял среди комнаты и думал" проходило, как вихрь, в уме Петра Степановича. "К тому же темная, страшная комната... Он заревел и бросился - тут две возможности: или я помешал ему в ту самую секунду, как он спускал курок, или... или он стоял и обдумывал, как бы меня убить. Да, это так, он обдумывал... Он знает, что я не уйду ... Далее

Потом я выждал два дня. Девочка, поплакав, стала еще молчаливее; на меня же, убежден, не имела злобного чувства, хотя наверно оставался некоторый стыд за то, что ее наказали в таком виде при мне. Но и в стыде этом она, как покорный ребенок, винила одну себя. Отмечаю, потому что в рассказе это очень важно... Затем я прожил три дня у себя в номерах на главной моей квартире. В этих многочисленных ... Далее