Бесы Федор Михайлович Достоевский Страница: 56

Он вскочил с места; даже пена показалась на губах его.

- Напротив, Шатов, напротив, - необыкновенно серьезно и сдержанно проговорил Ставрогин, не подымаясь с места, - напротив, вы горячими словами вашими воскресили во мне много чрезвычайно сильных воспоминаний. В ваших словах я признаю мое собственное настроение два года назад, и теперь уже я не скажу вам, как давеча, что вы мои тогдашние мысли преувеличили. Мне кажется даже, что они были еще исключительнее, еще самовластнее, и уверяю вас в третий раз, что я очень желал бы подтвердить все, что вы теперь говорили, даже до последнего слова, но...

- Но вам надо зайца?

- Что-о?

- Ваше же подлое выражение, - злобно засмеялся Шатов, усаживаясь опять:

- "чтобы сделать соус из зайца, надо зайца, чтобы уверовать в бога, надо бога", это вы в Петербурге, говорят, приговаривали, как Ноздрев, который хотел поймать зайца за задние ноги.

- Нет, тот именно хвалился, что уж поймал его. Кстати, позвольте однако же и вас обеспокоить вопросом, тем более, что я, мне кажется, имею на него теперь полное право. Скажите мне: ваш-то заяц пойман ли, аль еще бегает?

- Не смейте меня спрашивать такими словами, спрашивайте другими, другими! - весь вдруг задрожал Шатов.

- Извольте, другими, - сурово посмотрел на него Николай Всеволодович; - я хотел лишь узнать: веруете вы сами в бога или нет?

- Я верую в Россию, я верую в ее православие... Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я верую... - залепетал в исступлении Шатов.

- А в бога? В бога?

- Я... я буду веровать в бога.

Ни один мускул не двинулся в лице Ставрогина. Шатов пламенно, с вызовом, смотрел на него, точно сжечь хотел его своим взглядом.

- Я ведь не сказал же вам, что я не верую вовсе! - вскричал он наконец; - я только лишь знать даю, что я несчастная, скучная книга и более ничего покамест, покамест... Но погибай мое имя! Дело в вас, а не во мне... Я человек без таланта и могу только отдать свою кровь и ничего больше, как всякий человек без таланта. Погибай же и моя кровь! Я об вас говорю, я вас два года здесь ожидал... Я для вас теперь полчаса пляшу нагишом. Вы, вы одни могли бы поднять это знамя!.. Он не договорил и как бы в отчаянии, облокотившись на стол, подпер обеими руками голову.

- Я вам только кстати замечу, как странность, - перебил вдруг Ставрогин, - почему это мне все навязывают какое-то знамя? Петр Верховенский тоже убежден, что я мог бы "поднять у них знамя", по крайней мере мне передавали его слова. Он задался мыслию, что я мог бы сыграть для них роль Стеньки Разина "по необыкновенной способности к преступлению", - тоже его слова.

- Как? - спросил Шатов, - "по необыкновенной способности к преступлению"?

- Именно.

- Гм. А правда ли, что вы - злобно ухмыльнулся он, - правда ли, что вы принадлежали в Петербурге к скотскому сладострастному секретному обществу? Правда ли, что маркиз де-Сад мог бы у вас поучиться? Правда ли, что вы заманивали и развращали детей? Говорите, не смейте лгать, - вскричал он, совсем выходя из себя, - Николай Ставрогин не может лгать пред Шатовым, бившим его по лицу! Говорите все, и если правда, я вас тотчас же, сейчас же убью, тут же на месте!

- Я эти слова говорил, но детей не я обижал, - произнес Ставрогин, но только после слишком долгого молчания. Он побледнел, и глаза его вспыхнули.

- Но вы говорили! - властно продолжал Шатов, не сводя с него сверкающих глаз. - Правда ли, будто вы уверяли, что не знаете различия в красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою штукой и каким угодно подвигом, хотя бы даже жертвой жизнию для человечества? Правда ли, что вы в обоих полюсах нашли совпадение красоты, одинаковость наслаждения?

- Так отвечать невозможно... я не хочу отвечать, - пробормотал Ставрогин, который очень бы мог встать и уйти, но не вставал и не уходил.

- Я тоже не знаю, почему зло скверно, а добро прекрасно, но я знаю, почему ощущение этого различия стирается и теряется у таких господ как Ставрогины, - не отставал весь дрожавший Шатов, - знаете ли, почему вы тогда женились, так позорно и подло? Именно потому, что тут позор и бессмыслица доходили до гениальности! О, вы не бродите с краю, а смело летите вниз головой. Вы женились по страсти к мучительству, по страсти к угрызениям совести, по сладострастию нравственному. Тут был нервный надрыв... Вызов здравому смыслу был уж слишком прельстителен! Ставрогин и плюгавая, скудоумная, нищая хромоножка! Когда вы прикусили ухо губернатору, чувствовали вы сладострастие? Чувствовали? Праздный, шатающийся барченок, чувствовали?

- Вы психолог, - бледнел все больше и больше Ставрогин, - хотя в причинах моего брака вы отчасти ошиблись... Кто бы, впрочем, мог вам доставить все эти сведения, - усмехнулся он через силу, - неужто Кириллов? Но он не участвовал...

- Вы бледнеете?

- Чего, однако же, вы хотите? - возвысил наконец голос Николай Всеволодович, - я полчаса просидел под вашим кнутом и, по крайней мере, вы бы могли отпустить меня вежливо... если в самом деле не имеете никакой разумной цели поступать со мной таким образом.

- Разумной цели?

- Без сомнения. В вашей обязанности, по крайней мере,. было объявить мне, наконец, вашу цель. Я все ждал, что вы это сделаете, но нашел одну только исступленную злость. Прошу вас, отворите мне ворота.

Он встал со стула. Шатов неистово бросился вслед за ним.

- Целуйте землю, облейте слезами, просите прощения! - вскричал он, схватывая его за плечо.

- Я однако вас не убил... в то утро... а взял обе руки назад... - почти с болью проговорил Ставрогин, потупив глаза.

- Договаривайте, договаривайте! вы пришли предупредить меня об опасности, вы допустили меня говорить, вы завтра хотите объявить о вашем браке публично!.. Разве я не вижу по лицу вашему, что вас борет какая-то грозная новая мысль... Ставрогин, для чего я осужден в вас верить вовеки веков? Разве мог бы я так говорить с другим? Я целомудрие имею, но я не побоялся моего нагиша, потому что со Ставрогиным говорил. Я не боялся окарикатурить великую мысль прикосновением моим, потому что Ставрогин слушал меня... Разве я не буду целовать следов ваших ног, когда вы уйдете? Я не могу вас вырвать из моего сердца, Николай Ставрогин!

- Мне жаль, что я не могу вас любить, Шатов, - холодно проговорил Николай Всеволодович.

- Знаю, что не можете, и знаю, что не лжете. Слушайте, я все поправить могу: я достану вам зайца!

Ставрогин молчал.

- Вы атеист, потому что вы барич, последний барич. Вы потеряли различие зла и добра, потому что перестали свой народ узнавать... Идет новое поколение, прямо из сердца народного, и не узнаете его вовсе, ни вы, ни Верховенские, сын и отец, ни я, потому что я тоже барич, я, сын вашего крепостного лакея Пашки... Слушайте, добудьте бога трудом; вся суть в этом, или исчезнете, как подлая плесень; трудом добудьте.

- Бога трудом? Каким трудом?

- Мужицким. Идите, бросьте ваши богатства... А! вы смеетесь, вы боитесь, что выйдет кунштик?

Но Ставрогин не смеялся.

- Вы полагаете, что бога можно добыть трудом, и именно мужицким? - переговорил он, подумав, как будто, действительно, встретил что-то новое и серьезное, что стоило обдумать. - Кстати, - перешел он вдруг к новой мысли, - вы мне сейчас напомнили: знаете ли, что я вовсе не богат, так что нечего и бросать? Я почти не в состоянии обеспечить даже будущность Марьи Тимофеевны... Вот что еще: я пришел было вас просить, если можно вам, не оставить и впредь Марью Тимофеевну, так как вы одни могли бы иметь некоторое влияние на ее бедный ум... Я на всякий случай говорю.

- Хорошо, хорошо, вы про Марью Тимофеевну, - замахал рукой Шатов, держа в другой свечу, - хорошо, потом само собой... Слушайте, сходите к Тихону.

- К кому?

- К Тихону. Тихон, бывший архиерей, по болезни живет на покое, здесь в городе, в черте города, в нашем Ефимьевском Богородском монастыре.

- Это что же такое?

- Ничего. К нему ездят и ходят. Сходите; чего вам? Ну чего вам?

- В первый раз слышу и... никогда еще не видывал этого сорта людей. Благодарю вас, схожу.

- Сюда, - светил Шатов по лестнице, - ступайте, - распахнул он калитку на улицу.

- Я к вам больше не приду, Шатов, - тихо проговорил Ставрогин, шагая чрез калитку.

- Тут не то-с, - ввязался наконец хромой. Вообще он говорил с некоторой, как бы насмешливою улыбкой, так что пожалуй трудно было и разобрать, искренно он говорит или шутит. - Тут, господа, не то-с. Г. Шигалев слишком серьезно предан своей задаче и притом слишком скромен. Мне книга его известна. Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса - разделение человечества на две неравные части. ... Далее

- Слушайте, мы сначала пустим смуту, - торопился ужасно Верховенский, поминутно схватывая Ставрогина за левый рукав. - Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! ... Далее

И она поглядела на него длинным, измученным, усталым взглядом. Шатов стоял пред ней через комнату, в пяти шагах, и робко, но как-то обновленно, с каким-то небывалым сиянием в лице ее слушал. Этот сильный и шершавый человек, постоянно шерстью вверх, вдруг весь смягчился и просветлел. В душе его задрожало что-то необычайное, совсем неожиданное. Три года разлуки, три года расторгнутого брака не ... Далее